Черкашин Н. Месть «Блаженной земли». Тайна архива Николая Транзе. «Морской сборник», 1992, №2, с.87-92.

Издание: "Морской сборник"

Год: 1992

Месяц: 2

День:

Авторы:

Черкашин Николай Андреевич,

Персонажи:

Новопашенный Петр Алексеевич,

Корабли:

"Вайгач" (п/х),

Тема:

Иллюстрации:

Содержание:
Месть
«Блаженной земли». Тайна архива Николая Транзе.

Глава первая. Петр Алексеевич Новопашенный

ТОГДА я еще не знал, что его звали Фабиан Рунд. Корветтенкапитан Фабиан Рунд... Просто мы оба спр.шили по одной и той же набережной, в один и тот же дом, к одному и тому же человеку, я — московский литератор, и он, Фабиан Рунд — сотрудник абвера. Мы пересекали одно и то же пространство, но с разрывом в полвека.
Разумеется, у Рунда в его 1939 году были все шансы застать дома бывшего капитана 1 ранга некогда русского императорского флота Новопашенного, чем у меня в моем девяностом. По самым скромным подсчетам, Новопашенному было бы сейчас лет сто двадцать. Но я все равно упорно разыскивал дом № 18 по Шёнебергской набережной.

Берлин. Лето 1939 года. В один из знойных дней берлинского лета в кабинете адмирала Канариса, главы всемогущего абвера, раздался телефонный звонок. На проводе был главнокомандующий военно-морскими силами Германии гросс-адмирал Редер.
Редер: Хайль Гитлер!
Канарис: Хайль.
Редер: Вилли, одно небольшое дельце... Мне стало известно, что в Берлине живет кто-то из русских эмигрантов —- участников арктических экспедиций адмирала Колчака... В свое время он заснял на пленку обширнейший участок совершенно необследованного побережья русского Севера — приметные мысы, бухты и прочее. Нам нужен его фотоархив. Есть сведения, что он вывез его с собой. i
Канарис: Насколько надежен источник сведений?
Редер: Он так же надежен, как и вся ваша контора. Это наш... Это ваш военно-морской атташе в Москве капитан цур зее(1) барон Баумбах.
Канарис: Хорошо. Найдем. Приятно в такую жару остудить мозг мыслями q полярных льдах. ■.;
В тот год мысли об арктических льдах студили не одну голову в Берлине. В германских шатабах ясно понима^ ли, что война с Англией неизбежна : я война эта будет прежде всего морской, А раз так, нужны передовые базы в Се-
----
(1) Чин в германском флоте, соответствующий капитану 1 ранга.
87

верной Атлантике и в Западной Арктике. О том, чтобы базироваться на порты Норвегии, приходилось пока мечтать. При всем своем нейтралитете норвежцы настроены весьма пробритански. Но есть Новая Земля, есть Кольский полуостров и есть податливое большевистское правительство в Москве, которое обещало подыскать «базис норд» — «северную базу?» для германских рейдеров если не в самом Мурманске, то неподалеку от него. Спустя полмесяца после начала войны — 17 сентября 1939 года — в Мурманск тайно войдут два немецких транспорта с грузами для будущей базы. Взамен Берлин обещает продать Советскому Союзу недостроенный тяжелый крейсер «Лютцов». С захватом Норвегии проблема базирования на советском Севере отпадает сама собой. Но резко повысится интерес к Северному морскому пути — стратегической трассе, наикратчайше связующей Атлантику с Тихим океаном. Начало второй мировой войны застанет 35 немецких судов в нейтральных портах Юго-Восточной Азии. Этот гигантский караван Берлин, заручившись согласием Молотова, будет планировать провести в Европу безопасным от англичан путем — меж скал сибирского побережья и кромкой полярных льдов — путем, разведанным и проложенным гидрографами русского флота еще в первую мировую и вполне освоенным советскими ледоколами. К тому же по нему можно было бы перебрасывать рейдеры в Тихий океан и там охотиться на торговых трассах противников. Таким образом, «фотографическая лоция» северных берегов Сибири становилась документом стратегической важности.

Берлин. Лето 1990 года. Боже, как же хотелось есть, а у меня не было и пфеннига.
А получилось так: знакомые берлинцы прислали мне приглашение, по которому время моей поездки совпадало с объединением Германии. О существовании каперанга Новопашенного я тогда и не подозревал. Все бы хорошо, но Госбанк СССР вдруг объявил, что граждане, выезжающие до 26 июня, Должны вернуть обмененные ими марки ГДР. Никакой замены их на марки ФРГ — даже символической (на телефон, трамвай, туалет) не обещалось. И вообще недвусмысленно давалось понять, что сейчас в Германию советским гражданам лучше не ехать.
Я законопослушно вернул упраздняемую валюту, стараясь не вспоминать, сколько часов (32!) пришлось отстоять за ней в очереди, отбил друзьям в Берлин телеграмму о том, что приехать не смогу, и на другой день отправился сдавать железнодорожный билет. И вот тут сердце дрогнуло. Не то чтобы стало жалко потерянного в очередях к интуристской кассе времени: приходил на Большие Каменщики к пяти утра с термосом, бутербродами, книгами и раек-ладным стульчиком — и так три дня. А просто: подумал: ну вот, в кои-то веки могу стать свидетелем настоящего исторического события и не стану им из-за каких-то жалких марок. В конце концов не за тряпьем же еду! Как-нибудь продержусь у друзей на бутербродах. Девять дней не срок. И я дал вторую телеграмму: «Ждите. Еду».
И приехал. И влип. Этой второй телеграммы друзья не получили (она придет почему-то спустя неделю после моего отъезда) и укатили в Лейпциг на недельку к родителям. Об этом мне сообщили соседи. Так я оказался во взбудораженном Берлине без крова над головой и без единого пфеннига. Конечно, можно было бы немедленно закомпостировать обратный билет и отправляться в Москву. Но... Я решил продержаться семь дней до возвращения друзей. Благо стояла середина лета.
Самым главным я считал решить проблему с жильем и поэтому отправился на Унтерденлинден в наше посольство... Гостеприимство соотечественников в этом роскошном офисе дворцового типа дальше чашки чая с немецким печеньем не пошло. Не до меня. Впрочем, все житейские дела отошли на второй план, так как я узнал, что открыли границу с Западным Берлином, и хотя советским гражданам не рекомендовалось ходить в ту часть города, я немедленно ринулся туда.

Берлин. Лето 1939 года. Германский флот готовился к сражениям на всех океанах планеты. В том числе и в «океане, без кораблей», как называли тогда Северный Ледовитый. Готовился серьезно и обстоятельно. Что-что, а готовиться основательно, предусматривая каждую мелочь, германские штабисты умели.
Мозг германского молоха жадно требовал информации. И чтобы утолить этот информационный голод, в ход шло все — статистика старых биржевых журналов, обзоры технических рефератов, туристские путеводители, расписания поездов, открытки с видами ландшафтов и даже любительские пляжные снимки. Разглядывая на них фигурки стоящих в воде купальщиков, специалисты определяли уклон морского дна, беря за масштаб средний человеческий рост и соотнося его с глубиной погруженности тела. А уклон дна — это уже военно-географическая информация, столь важная для высадки морского десанта.
В системе абвера действовал хорошо налаженный «информационный конвейер», который добывал страноведческие сведения, анализировал их, хранил и выдавал по первому требованию штабов, готовивших военные операции любого размаха — от вторжения войск на побережье неприятеля до высадки диверсионной группы.
Для этих целей был создан специальный научно-информационный центр с кодовым названием «Раумкоппель». Он располагался в здании бывшей школы в Шёяенберге (Мекленбург). Деятельность «научного центра» осуществля-
88

лась в полной тайне. Никто даже не подозревал, что эти совсем не по-военному выглядевшие господа в штатском имели отношение к тому самому соединению «К», к которому принадлежали отчаянные смельчаки: боевые пловцы, водители человекоуправляемых торпед, взрывавшихся катеров. Более того, своей тщательной подготовительной работой эти люди решающим образом способствовали успеху многих диверсионных операций.
Возглавлял «научный центр» д-р Конрад Фоппель. В его подчинении находился целый ряд способных географов, геологов, океанографов, метеорологов я математиков. Источником, откуда они черпали свои познания, распространявшиеся почти на любой участок европейского побережья, была прежде всего библиотека, содержащая около 30 тыс. книг частично специального, частично популярно повествовательного (например, путевые записки и т. д.) характера, свыше 250 тыс. карт, 50 тыс. фотографий и огромное количество географических или имеющих отношение к географии журналов из всех стран мира. Благодаря четкой систематизации требуемые данные могли быть в короткий срок представлены заинтересованным штабам и организациям в удобной для них форме.
Однако, обладая такой всеобъемлющей информацией, центр доктора Фоппеля очень мало знал о Северном морском пути.
— Это самая засекреченная морская трасса на планете! — оправдывался он всякий раз, когда из ведомства Редера раздавались упреки на этот счет. — Большевики не сообщают в открытой печати никаких навигационных данных о ней, ибо этот единственный торный путь в непроходимом океане имеет для Советов стратегическую важность. По нему можно перебрасывать военные корабли и грузы как с Дальнего Востока на Крайний Север, так и в обратном направлении. Причем перебрасывать скрытно и практически неуязвимо для любого противника.
Да, эта тоненькая голубая прожилка во льдах обладала для России огромной важностью. Она вместе с впадающими в нее великими реками питала и обещала питать еще больше весь безжизненный пока северосибирский горб гигантской страны. И потому все путепроходческие, секреты ее предержались в тайне.
Не всякий корабль проскочит сквозь «гильотины арктических льдов». Во все века непосвященные смельчаки расплачивались за дерзкие попытки пройти по ней потерей кораблей да и своими собственными жизнями. По нему мало иметь счастье проскочить в куцее лето, надо уметь еще и пробиться, если льды все же замкнут ворота в анфиладе сибирских морей; надо знать, как выжить здесь, если пробиться не удалось, да еще и уметь спастись, если льды все же раздавят вмерзший корабль и выживать придется на голых льдах.
Проскочить, пробиться, выжить, спастись. Только ледовые капитаны и ледовые лоцманы СМП обладали этим уникальным опытом. Всякий опыт — это много информации, немного интуиции, чуть-чуть везения и еще раз информация. Всякая информация может быть уловлена, перехвачена, добыта, накоплена... На этом стоял абвер, как, впрочем, любая разведка мира.
Разумеется, кое-что о русской Арктике в картотеках доктора Фоппеля было. Например, великолепная серия аэрофотоснимов, сделанных с борта дирижабля «Граф Цеппелин».
Этот немыслимый полет вдоль всей секретной трассы Советы разрешили в 1931 году, когда между рейхсвером и Красной Армией цвела тайная любовь. Тогда под Казанью обучались танкисты Гудериана, под Липецком — будущие асы Геринга, а на верфях Ленинграда и Николаева стажировались подводники Деница...
«Летом 1931 года, — рассказывает писатель-историк Е. Л. Баренбойм в повести «Операция «Вундерланд», - Советское правительство разрешило с чисто научными целями полет немецкого дирижабля над Арктикой. Командовал им его конструктор Эккнер. Среди десяти ученых разных стран на дирижабле находился и советский профессор Самойлович. Полету дирижабля было оказано всемерное содействие: для него была создана особая служба погоды, в район Земли Франца-Иосифа вышел ледокольный пароход «Малыгин», построена специальная швартовочная мачта». За четверо суток дирижабль облетел огромную трассу советского Севера почти в тысячу километров. Фотограмметристы засняли ее на кинопленку. По договоренности материалы съемки должны были быть предоставлены нам. Но немцы нас обманули, заявив, что пленка испорчена. Так эти данные «исключительно научного», как писали тогда во всех газетах, полета стали достоянием немецких штабов.
Однако аэрофотограммы — это вид сверху, это бесценное подспорье для летчиков, которые вовсе не собирались прокладывать трассы в Восточную Арктику. Командирам же кораблей нужен был иной ракурс на приметные мысы, скалы, бухты — не выше уровня ходовых мостиков. Тот самый, с какого и снимал офицер из экспедиции Вилькицкого.
И тогда гросс-адмирал Редер позвонил Канарису на Тирпицуфер.

* * *
Право, это было пустячное для абвера дело — разыскать фотоархив полярной экспедиции, который счастливый случай забросил не куда-нибудь, а именно в Берлин. Его реализацию поручили самому молодому сотруднику III отдела корветтенкапитану Рунду.
Первым делом Рунд позвонил в Лейпциг в Аусланд-институт и заказал справ-ку, о составе русской гидрографической -
89

экспедиции Северного Ледовитого-ояеа-на. Спустя всего несколько минут он получил по телефону нужные сведения: «Русская гидрографическая экспедиция Северного Ледовитого океана (ГЭСЛО) осуществляла плавание в 1910—1915 годах на ледокольных судах «Таймыр» и «Вайгач». В завершающем сквозном плавании — из Владивостока в Архангельск — экспедицию возглавлял капитан 1 ранга Б. А. Вилькицкий. «Вайгачем» командовал капитан 1 ранга П. А. Новопашенный. В состав экспедиции
входили офицеры русского флота Транзе, Евгенов, Неупокоев, Никольский, Жохов, Давыдов, Лавров, Фирфаров.,,
Рунд раскрыл «Справочник Российского общевоинского союза», нашел главу «Военно-морские объединения русских офицеров в зарубежье» и радостно потер руки: главой берлинской кают-компании был не кто иной, как бывший командир «Вайгача» каперанг Новопашенный. Здесь же указывался и его адрес, по которому Рунд и оправился немедленно.

Глава вторая. Вид на Ревель из Буддишерхауза, иди Гость каперанга Новопашенного

Берлин. Лето 1990 года. На контрольно-пропускных пунктах еще стояли скучающие пограничники, но документов они уже не спрашивали, таможенные интроскопы были зачехлены, поднятые шлагбаумы и расстопореннЫё турникеты пропускали потоки берлинцев по обе стороны Берлинской стены.
Хотелось увидеть сразу все— и фасадную сторону рейхстага, который, подобно Луне, позволял созерцать лишь один свой бок — из-за непроходимых доселе Бранденбургских ворот, и знаменитый парк Тиргартен, и памятники Гете, Шиллеру, Гегелю, и фешенебельную Курфюрстендамм, и русское кладбище в Тегеле.
Проблема с жильем решилась сама собой. В Тиргартене пестрело множество палаток, мимо которых шныряли дикие кролики. В палатках жили любители рока, съехавшиеся в эти дни со всего света, чтобы побывать на суперконцерте «Уолл» — «Стена», где под песни знаменитых рок-звезд должна была рухнуть Берлинская стена, чей гигантский макет из белого пенопласта сооружали над громадной эстрадой.
Общительные студенты из Канады нашли мне место в одной из палаток с видом на рейхстаг. И там, под гостеприимным чужим пологом, на меня нахлынуло чувство незаслуженной обиды... Ну почему моей великой Родине, моей родной сверхдержаве я столь безразличен и не нужен? Почему никому в нем нет дела, где должен ночевать и чем кормиться его законно выехавший зарубеж гражданин?.. Оттуда уходил я в свои странствия по городу.
Из всей невообразимой лавины увиденного в дни берлинского скитальчества я здесь остановлюсь только на одном случае, который стал толчком для моих последующих поисков. А началось все с уличного антиквара, который торговал с лотка всякой милой дребеденью начала века: кайзеровскими еще пивными кружками, допотопными авторучками, довоенными открытками, почтовыми марками. Я взял в руки изящный альбомчик с коллекцией визитных карточек... Кто собирал, кому они интересны?
Пышные титулы прусских баронов, почетные звания коммерсантов, адреса акушеров, дантистов, дипломированных экономистов. Одна из них, весьма простенькая, с голубым крестом Андреевского флага, задержала мой взгляд. Текст был набран по-русски и по-немецки: «Кают-компания офицеров русского флота в Берлине. Председатель - капитан 1 ранга Петр Алексеевич Новопашенный. Шёнебергская наб., 18».
Наверное, только от голода могла прийти в голову такая странная мысль -— заявиться по этому адресу и сказать: «Господа, я не ел три дня... И вообще мне негде ночевать. Как офицер флота нашего общего Отечества, я надеюсь получить у вас помощь и поддержку». А что? Если бы кто-нибудь был жив из той эмигрантской кают-компании, которая и существовала для того, чтобы поддерживать бывших моряков на плаву изгнаннической жизни ,уж наверняка приняли бы во мне участие.
Адрес каперанга я запомнил и даже переписал в блокнот. Вполне возможно, что в этом доме живут дети или внуки Новопашенного. А поговорить нам будет о чем. Так я случайно вступил на путь, проделанный корветтенкапитаном Рундом более полувека назад...
На ближайшей автобусной остановке висел подробный план Берлина. До Шё-небергской набережной вполне можно было добраться пешком. Я двинулся вдоль неширокого канала, в котором стояла зеленая вода и плавали пустые пивные жестянки.
Новопашенный жил близ Потсдамского моста рядом с массивной, крепостного вида больницей из темного кирпича. Но самого дома не было... По всей вероятности, его разбомбили в 45-м, и теперь на этом участке зеленел скверик, весьма неровный по ландшафту, бугристый, заросший бересклетом, который, как известно, растет на местах бывшего жилья.
Я несколько раз бесцельно прошелся вдоль этого скверика. И вдруг заметил, что в траве что-то блеснуло. Я нагнулся и поднял пятимарковую монету! В моем положении это было целое сос-
90

тояние. Во всяком случае, можно было немедленно купить на ближайшем углу длинную жареную колбаску и проглотить ее вместе с турецким бубликом, запивая баночным пивом.
И тут я подумал, что находка вовсе не случайна — пятимарковые монеты в городе, где умеют ценить каждый пфенниг, просто так не разбрасывают. Нет, эти деньги послал мне не кто иной, как капитан 1 ранга Новопашенный. Раз уж я пришел за вспомоществованием в кают-компанию офицеров русского флота, то мне в нем и не отказали. И никакой мистики. Обыкновенное чудо, которое свершается всякий раз, когда человек подключается к оборванным нитям прошлого. Надо просто суметь или угадать, как найти эти оборванные концы.
На душе посветлело, более того, я почувствовал, что нахожусь под незримым покровительством старейшины кают-компании, что с этого момента он ведет меня и я должен идти подчиняясь его воле, его тайным знакам... И я пошел куда глаза глядят, куда влекла меня рука невидимого гида.
Я остановился у китайского ресторанчика с вывеской «Хуан-Дали» и почувствовал, что в него надо войти. Сел за резной столик под бумажными драконами, и сверхлюбезный официант-китаец бросился исполнять мой сверхосторожный заказ— чашечка жасминового чая. Разглядывая инкрустированных, рисованных, отраженных в зеркалах драконов и попивая нз чашечки с драконами же благоухающий желтоватый чай, я вдруг вспомнил, что здесь, в Западном Берлине, есть небольшой буддистский монастырь, о кото-рам я знал еще со студенческих времен, когда писал курсовую о ламаизме. И вот теперь вместо того, чтобы праздно шататься по городу, я должен — да, да это так и прозвучало в сознании: должен — отправиться в этот монастырь. Официант-китаец рассказал, как его отыскать — местечко Фронау, десять остановок на метро. Я даже не огорчился, когда он потребовал за чашечку чая чудовищную сумму в три марки. По крайней мере две марки у меня оставались на билет до Фронау. И я, не медля ни минуты, двинулся к ближайшей станции U-бана.
Фронау — лесной уголок берлинского северо-запада. Виллы на улицах-аллеях под вековыми липами, тополями, соснами. Монастырь располагался на сосновом холме. Строго говоря, это был не монастырь, а вилла, перестроенная под кумирню, при которой жили два шри-ланкийских монаха.
Я поднялся по тропе к пагоде под черепичной крышей с загнутыми уголками. Монах в оранжевой тоге был удивлен появлению здесь русского человека, Он сообщил мне (по-английски), что я первый посетитель из СССР, показал библиотеку, молитвенный зал, а потом повел в крохотную трапезную, поскольку время было обеденное. Я не отказывался ни от рагу из корней лотоса, ни от сладкого картофеля, ни от прочих мудреных восточных блюд, исходный материал которых знал лишь повар-китаец. За этот пир я поблагодарил Банти-садху, так звали гостеприимного хозяина, и... капитана 1 ранга Новопашенного. Я ничуть не сомневался, что роскошное застолье случилось не без его вмешательства. «Ты мой гость, соотечественник и коллега. Ты пришел ко мне за помощью, и я привел тебя В этому столу. Теперь ты сыт, и я хочу знать, зачем ты в этом городе и Для чего потребовал мой дух?» Наверное, это прозвучало бы так, если перевести в слова то смутное чувство,/ которое овладело мной при мысли о Новопашенном.
В самом деле, зачем я потревожил тень этого совершенно неизвестного мне человека? Чтобы получить бесплатный обед? Чтобы узнать от него...— но что именно? Судьбы морских офицеров, которые интересовали меня, я уже знал. Может быть, я сам ему зачем-то нужен? Может, он хочет мне что-то передать, поручить что-либо исполнить? Наверное, так, иначе он бы не стал опекать меня... Поэтому, когда после обеда монах пригласил меня в храм, где собрались несколько местных завеег-таев для медитации, я тоже уселся на циновки и стал сосредоточиваться: я пытался представить себе человека, которого никогда не видел, но с чьим именем был связан весь этот день... Я ожидал, что он непременно должен выйти на трансцендентальную связь. Мысленному зрению очень расплывчато представлялся некий пожилой человек, сухощавый, в морском кителе. И только.,. Я пытался вслушаться в свои мысли, определить в них то, что могло зазвучать извне, но кроме навязчивой строчки из Игоря Северянина, чей томик я захватил с собой в поезд, ничего не звучало.
Упорно грезится мне Ревель
И старый парк Катеринталь...
Может быть, это все-таки послание от Новопашенного? Может, был он родом из Ревеля, нынешнего Таллинна? Может быть, он там служил? Или что-
91

то важное для него там происходило, что-то оставлено в «старом Катеринтале», нынешнем Кадриорге?
"Медитация продолжалась сорок минут. Но мой берлинский покровитель «на связь» не вышел...
На несколько дней я нечаянно как бы угодил в заброшенную колею давно отзвучавшей жизни того человека, чей дух я так неосторожно потревожил. Я. наверное, так же, как он когда-то, бродил по иноязычному городу, и вполне возможно, что и на русское кладбище в Тегеле я пришел тоже по его следам. И так же, как и его, священник кладбищенской церкви выручил меня несколькими марками на обратную дорогу в бывший Восточный Берлин. Могилы Новопавшенного на тегельском кладбище я не нашел...

Берлин. Лето 1939 года. «Внимание. Уважаемые пассажиры! Наш прогулочный рейс по каналам и озерам Берлина закончен. Мы подходим к причалу Трептов-парка. Прошу взглянуть на старого матроса, который готовится принять швартовы нашего теплохода. Это некогда один из лучших гидрографов русского флота, в не столь давнем прошлом отважный ледовый мореплаватель, бывший капитан 1 ранга российского императорского флота Петр Алексеевич Новопашенный. Он искал неведомые земли. Он пытался проникнуть в священные пределы «земли онкилонов». Большевики сорвали с него прозеленев-шие от морской соли погоны и боевые ордена, стерли с карты Арктики его имя и выбросили за пределы Отчизны. Благодарение богу, его не постигла участь других соплавателей. Его не заслали в лагерь и не расстреляли в ЧК. Но ни о чем не спрашивайте его, господа. Он Просто зарабатывает свой хлеб».
Возможно, такую тираду и произнес бы берлинский гид, если бы и в самом деле знал историю седоусого худощавого человека в пенсне, подрабатывавшего в туристский сезон швартовщиком прогулочных теплоходов в «Вайсфлотте» — «Белом флоте» — о, ирония судьбы!
Фабиан Рунд знал биографию Новопашенного в самых общих чертах и тем не менее невольно проникся симпатией к этому хмурому старику, чей подвиг корветтенкапитан, как моряк, не мог не оценить. Впрочем, в день, когда он появился на Шёненбергской набережной, Ничто не выдавало в нем морского офицера.
— Директор лейпцигского географического издательства Фабиан Рунд, — отрекомендовался он Новопашенному.
— Мы готовим фотоальбом о полярных экспедициях, и в частности о вашем выдающемся походе на «Вайгаче».
— На «Таймыре» и «Вайгаче», - уточнил Новопашенный.
— Нам нужны фотоснимки. Мы хорошо заплатим за них.
— Увы! — вздохнул собеседник, и от Рунда не укрылось, что вздох сожаления был искренним: — Ни капитан 1 ранга Вилькицкий, начальник экспедиции, ни я, его заместитель, мы не успели написать отчеты о результатах наших исследований. Не успели, так как сразу же, как только наши суда пробились в Архангельск, экспедиция ввиду военного времени была расформирована, а мы с Борисом Андреевичем получили назначения на боевые корабли. Вилькицкий на эскадренный миноносец «Летун». Я — на «Десну». Насколько мне известно, все материалы нашей экспедиции после большевистского переворота отправили в Ярославль. Там они и сгорели в 18-м году, когда красные подавляли восстание Савинкова. Вот и все, что я могу вам сообщить.
— Немного. И тем не менее... У кого-то из офицеров могли остаться негативы. Кстати, а кто из членов экспедиции вел фотосъемку?
— У нас было несколько камер. Но самую подробную съемку вел старший офицер «Таймыра» лейтенант фон Транзе.
— Вот как! Он остался в России?
— Нет. Он тоже покинул ее. У меня нет с ним связи. Слышал, что осел где-то в Дании.
— А кто бы мог помочь найти его?
Новопашенный задумался.
— Пожалуй, что... Да, только он, барон Мирбах.
— Знакомая фамилия.
— Его дядя был послом в России.
— Тот самый Мирбах, что был убит в Москве террористами?
— Да. Оба его племянника служили в русском флоте. Один погиб в Цусиме, ас другим, Рудольфом Романовичем, мы вместе выпускались из Морского корпуса. Кстати, Александр Транзе тоже, и они были очень дружны. Теперь Мирбах работает в Берлине на таксомоторе. Вы можете отыскать его либо возле Остбанхофа, либо на Ванзее. Это его излюбленные стоянки.
Бывшего кавторанга русского флота Рудольфа Мирбаха Рунд отыскал на стоянке возле Восточного вокзала. Бывалый шофер отвез его домой, а заодно сообщил и адрес Александра Транзе.
Через два дня с аппарелей копенгагенского парома съехал и растворился в потоке машин «хорьх» Рунда.

(продолжение следует)
92

Эта карточка не связана с другими карточками.